основанная на концепции "управления террором". Эта теория (не из самых жизнерадостных в социальных науках) утверждает, что осознание неизбежности собственной смерти создает потенциал для изнурительного ужаса, от которого мы затем находим способы психологической защиты.
Если кто и должен испытывать подобный ужас, так это эксперты. Ведь по статистике они гораздо ближе к концу жизни, чем те, кому меньше семидесяти. "Крылатая колесница времени" определенно "спешит" к каждому из них, независимо от того, насколько здоровы и активны они сегодня. Средняя продолжительность жизни в Соединенных Штатах составляет семьдесят восемь лет, и многие из тех, с кем я беседовал, уже перешагнули этот возраст. Самый долгий срок жизни, подтвержденный наукой (Жанна Кальман, энергичная француженка), составляет 122 года - долго, если вы доживете до этого времени, но все же не вечно.
Я знаю, что это запретная тема, но я решила откусить пулю и откровенно и прямо спросить экспертов о смерти и умирании. Я начал с такого вопроса: "Когда люди достигают вашего возраста, они начинают понимать, что за спиной у них больше лет, чем впереди. Что вы думаете о конце жизни?" Мы обсудили, насколько часто они задумываются о смерти, каковы их ожидания, беспокоит ли их смерть или занимает их повседневные мысли.
Слушая интервью, я не раз задавался вопросом: а где же ужас? Потому что, как сказали мне эксперты, интенсивный, всепоглощающий страх смерти - это в значительной степени игра молодых людей. Я не обнаружил у экспертов отрицания, скорее, это был фактический подход к смерти и готовность обсуждать ее и то, что она означает.
Подавляющее большинство экспертов сказали, что не часто думают о смерти, и уж точно реже, чем в молодости. Мне было известно, что исследования показывают снижение тревоги по поводу смерти с возрастом. Тем не менее я не был готов к тому уровню комфорта, с которым большинство экспертов говорили о своей собственной смерти. Вот как некоторые из них говорили о собственной смертности.
Розмари Брюстер, девяносто лет, регулярно посещает церковь и была таковой всю свою жизнь. Когда ее спросили: "Верите ли вы в жизнь после смерти?", она ответила: "Я часто задумываюсь об этом. Я думаю и гадаю, есть ли она на самом деле. И я собираюсь это выяснить. Я бы не стала слишком беспокоиться об этом, потому что я собираюсь это узнать". Розмари отметила, что ее чувства сильно изменились в более позднем возрасте.
Но, знаете, когда вы моложе, вы ложитесь спать и думаете о смерти, и "О Боже!". Или вы больны: "А что, если я не проснусь?". Я больше так не думаю. Теперь, когда я стар, я спокоен, когда ложусь спать. Если я не проснусь, то, возможно, окажусь в более приятном месте. Это просто забавная вещь. Раньше мне было страшно ложиться спать, когда я плохо себя чувствовал, но теперь нет. Я не готов к смерти или чему-то подобному, но я просто не боюсь умирать. Я думаю, что есть что-то на другой стороне, и у меня там есть сестры, которые будут ждать меня. Я совсем не волнуюсь. И это то, с чем я не думала, что когда-нибудь смирюсь.
Мы познакомились с Эдвиной Элберт в начале этой главы. Она воплотила в себе то, что, как я узнал, является общим отношением экспертов к концу жизни: сочетание интереса, любопытства и принятия. Эдвина - теплая, остроумная и очень открытая девяносточетырехлетняя женщина. Ее столкновение с серьезной аварией и болезнью заставило ее задуматься о конце жизни и о том, что он означает.
Это заставило меня понять, что всегда есть вопрос, почему никто не знает, куда мы ходим. Наверное, на это есть причина. Мы никогда не узнаем, потому что это тайна. Я знаю об этом примерно столько же, сколько самые ученые люди в мире. Потому что никто толком не знает, что с вами происходит.
Но мне очень комфортно. Я не боюсь умереть. Если честно, близкая смерть сильно повлияла на меня, и я не говорю об этом. Это что-то очень личное. Но я стал лучше от этого. Я задаюсь вопросом - думаю, что Бог, должно быть, бережет меня для чего-то, но не могу понять, для чего. Может быть, когда-нибудь я узнаю, когда мне будет 110 лет.
Но смерти я ни капельки не боюсь. Если задуматься, то это вполне естественно. Все умирает. Вернемся мы или нет, и что там будет, я не знаю. Но как говорил мой муж, когда мы обсуждали эту тему: "Если ты попадешь на небеса, то это замечательно. Но если ты отправишься спать, что в этом плохого?"
Как и следовало ожидать, глубоко религиозные эксперты находили в своих убеждениях утешение, размышляя о конце жизни. Они часто говорили мне, что ничуть не беспокоятся, потому что это будет не более чем "шаг через дверь" в другой мир. Типичным примером была Мари Кларк, которая в свои восемьдесят шесть лет имеет слабое здоровье, но не беспокоится о конце жизни. Она говорит об этом просто:
Я ЗНАЮ, куда ведет меня моя вера, и когда я покину этот мир, я знаю, куда пойду. Господь позовет меня домой. Может, это звучит как-то беззаботно и все такое, но именно так нам сказано в Его Слове - мы будем с Ним.
Другие эксперты были менее условно религиозны, но все же выражали веру в продолжение жизни после смерти. Восьмидесятилетняя Флора Тернбулл воспринимает смерть как новое начало:
БОГ ВСЕГДА был важен для меня. Религию и религиозные практики я то принимал, то не принимал. Но духовность - да. Итак, мои мысли о конце жизни и о том, что будет после? Новое приключение. Да, новое приключение. Я не ожидаю, что рай будет наполнен людьми, с которыми я воссоединюсь. Насколько я знаю, там могут быть люди, которых я никогда не встречал. Какое это будет приключение!
Однако я хотел бы развеять мнение о том, что только религиозные люди с возрастом испытывают сильный страх перед смертью. Я обнаружил такое же спокойствие по отношению к концу жизни среди экспертов, которые были убежденными неверующими.
Возьмем, к примеру, Труди Шоффнер, у которой я брал интервью в ее квартире в Нью-Йорке, наполненной произведениями искусства. Если когда-либо существовал урбанистический нью-йоркский интеллектуал, то это Труди. Аналитическая личность с богатым жизненным опытом, обладающая высоким самосознанием, Труди категорически не религиозна. Она сказала: "Я верю, что природа - это Бог. Моя мать и ее мать происходили из религиозной семьи. Но мой отец не верил в религию, и поэтому мы не росли в религии".
Как и Розмари Брюстер, Труди рассказала мне о
